Дом 2 писателей

Я люблю детскую радость. Она согревает лучше коньяка, выпитого у камина, лучше пухового одеяла и женщины под ним. Ничто мне не заменит детский смех.
Остановив грузовик у ворот детского приюта, я несколько раз просигналил. Для кого-то звук клаксона мог показаться противным, режущим слух, но сегодня звук этот для меня был восторженной песней.
Ждать пришлось недолго. Ворота отворились, и к машине подошла удивленная монахиня.
- Чем могу вам помочь, синьор?
- Это детский приют Святого Себастьяна?
- Именно, синьор.
- Тогда мне сюда. Ребятишки ваши еще не спят?
- Нет, ужинают, - ответила монахиня, все больше удивляясь этим вопросам.
Перед ней стоял здоровенный детина с бритой головой, довольно устрашающим видом, но с очень теплой улыбкой. Такого не каждый день увидишь, тем более у ворот детского приюта.
- Ну тогда зовите их сюда, - я добродушно уперся руками в бока и хохотнул.
- Всех?
- Ну да!
- Но… но зачем? – Монашка с опаской поглядывала на меня, но мое прекрасное настроение нельзя было испортить уже ничем.
- А вы потрудитесь взглянуть в кузов.
Все еще обеспокоено косясь на меня, она подошла ближе к машине. Я услужливо откинул заслонку кузова, и женщина восторженно ахнула. Все ее тревоги исчезли в один миг, когда она увидела свертки с детскими игрушками. Десятки плюшевых медведей, куклы, игрушечные автомобили, горы упаковок с различными сладостями и даже несколько ящиков с кока-колой. Половина моего нынешнего состояния.
Еще не придя в себя от восхищения, женщина молнией устремилась обратно в ворота, а минут через пятнадцать у грузовика уже собрались все шалопаи, живущие в приюте, кое-как в спешке одетые. Было их девятнадцать человек, хорошо, значит, всем хватит. Сперва стесняясь, потом все увереннее и увереннее подходили они к грузовику, получали какой-нибудь подарок и, визжа от радости, прижимали игрушку к груди. Сладости и напитки я перенес в дом, и настоятельница пообещала мне, что завтра же устроит детям праздничные завтрак, обед и ужин.
- Но откуда это все? Спросила меня она, когда мы снова вышли во двор и где еще копошились со своими подарками детишки.
- Как откуда? – деланно изумился я, - ребята, сегодня какой день?
- Рождество!!! – грянул недружный счастливый хор.
- Значит от кого подарки?
- От Санта-Клауса!!! – на этот раз детские голоса могли бы заглушить клаксон моего грузовика.
- Правильно, молодцы!
Настоятельница посмотрела на меня с задумчивой улыбкой.
- Хорошо, пусть будет Санта-Клаус, - тихо промолвила она. – Мы все будем за него молиться. Только какие-то странные у Санта-Клауса сани, да и оленей не видно.
Я громогласно расхохотался.
1963 год заканчивался замечательно.


Mutatio
Extra omnes!

Мне опять удалось спрятаться. Я снова обманул свою судьбу.
И сейчас, стоя на пустой, белой от снега улице, я стараюсь не попасть под скромный свет фонаря. Быть незаметным – это еще один шанс подарить детям радость, а себе несколько лет жизни. Или дней. Главное дождаться. Осталось не так много времени до рождества всего один день. Сейчас время это неумолимо лишает меня надежды на существование. Оно течет все быстрее и быстрее, ужас сковывает меня. Страшно, когда от тебя почти ничего не зависит, несмотря на все твое могущество.
Вокруг тишина. В свете фонарей видны только одинокие снежинки, которые даже ветру лень относить в сторону. Подходит к концу 1903 год. В этом году преставился Папа Лев ХIII, прозванный Кощеем Бессмертным за свое долгое правление. Собрался конклав и неожиданно белый дым заклубился в честь Джузеппе «Портного», который долго, со слезами на глазах отказывался от сана, но потом согласился с неизбежным и назвался Пием Х.
Эти события стали причиной возникновения многих забавных историй, о которых еще напишут, но никто и представить не может, чем оборачивается успех конклава для меня.
На похороны умершего Папы я снова не пришел, успел обменяться. Не посчастливилось мне узреть легендарный «пиночек», которым проводили в последнее убежище мертвого понтифика. Теперь, спустя пять месяцев, я снова стоял на предназначенном для меня месте и ждал. Нет, новый Папа не думал умирать, и, несмотря на его слезный протест во время конклава, оказалось, что сан понтифика пришелся ему по душе. Но у меня было еще одно обязательство, а предыдущий обмен был не особенно удачным.
Ага, все-таки судьба не совсем беспощадна ко мне. Тишину прорезал глухой стук подков и скрип колес. Карета. Вот она вынырнула из мрака улицы и поравнялась со мной. Я глубоко втянул воздух. Так и есть, полковник возвращается домой. Старый одинокий человек без потомства, а главное, без внуков. Я тихо скользнул с темного тротуара на дорогу, кучер меня не заметил, да и никогда не смог бы этого сделать. Он лишь прикрикнул на лошадей, которые, кажется, почуяли мое приближение и резко затормозили. Из окошка высунулся полковник и что-то проорал кучеру. Я его не слушал, наверняка, этому лакею обещалось лишение жалования в канун рождества за такое бесцеремонное к его персоне отношение.
Ну что, старик, обнимемся?
Я рывком распахнул дверь кареты и одним прыжком очутился внутри.
- Держи, - быстро бросил я полковнику, вкладывая ему в ладонь рукоятку острого кинжала с двумя камнями возле самого лезвия, рубином и сапфиром. Он был так растерян, что просто сжимал оружие в руке, даже не подумав его использовать. Слава Богу, внезапность моего появления всегда действует безотказно.
Камни, тем временем, засветились мутным светом, испуганное лицо старика озарилось сначала красным, потом синим. Я успел улыбнуться, надо же, все опять получилось, и потерял сознание.
Когда я открыл глаза, то увидел вместо полковника молодого человека, одетого бедно, но чисто. Этим молодым человеком еще несколько минут назад был я. Теперь, когда тело старика, его память, богатство, а также кинжал были в моем распоряжении, я быстро схватил молодчика за шиворот, распахнул дверь кареты и вышвырнул его вон на полном ходу, ничего, не убьется. Теперь у полковника, внезапно обретшего молодость, есть два пути: научится жить в новом теле или прямая дорога в сумасшедший дом. На моей памяти чаще всего случалось второе, но были и настолько рассудительные люди, что не только сохраняли рассудок, но и добивались огромных успехов в жизни. Extra omnes, так будет всегда. Так что не все потеряно. Все, что мне, в данный момент, было нужно от него – это деньги. Жизнь обменявшихся со мной должна оборваться только в одном случае, и случай этот совсем недавно уже имел место.
- Господин Россини, что случилось? – мой (уже мой) кучер остановил карету и заглянул ко мне. Слава Богу, что мы успели свернуть на другую улицу, и теперь бесчувственный молодой человек не мог быть нами увиден.
- Тебе что за дело? Ну, ворвался ко мне один тип, пока ты там клювом щелкал, получил от меня в глаз и вылетел из кареты, - проревел я, ничуть не сомневаясь, что в подобном случае полковник поступил бы именно так. - Давай, дуй на козлы и домой скорее гони.
- Вот это по-нашему, - одобрительно пробормотал кучер и ринулся обратно к лошадям. Через несколько мгновений карета тронулась с места.

Habemus Papam!

Долго ждал народ -
Выбирай, дурак!
Прятки с мертвецом,
Или путь во мрак.
1268 год подходил к концу. Двадцать девятого ноября Папа Климент IV покинул этот грешный мир. И снова собирается кардинальская коллегия, дабы решить, кто станет новым пастырем для несчастных заблудших душ (само слово «Конклав» впервые произнесется только через шесть лет в 1274 году, на вселенском соборе в Лионе).
Появившиеся в который раз склоки, разделение на два лагеря, невозможность ни одному из кандидатов набрать необходимые две трети голосов, на этот раз привели к неожиданным и необратимым последствиям. Почти три года святой престол был свободен, что привело католиков многих государств в отчаяние. Интересы веры снова сдались на милость политиков.
Некоторые последствия этого безобразия были тщательно задокументированы и вошли в историю, как рождение вековой традиции проведения выборов Папы Римского «под замком», а иные последствия…
Надежда забрезжила, когда многие кардиналы остановились на кандидатуре Теобальдо Висконти, который и кардиналом то не был, но, видимо, являлся достойным этой чести. Забегая вперед, нужно сказать, что свершенное им впоследствии приведет к канонизации Висконти.
- А я Вам говорю, не буду я за него голосовать! – кардинал Франческо Липпи, красный от гнева бродил взад-вперед по богато убранной комнате и размахивал руками, как-будто пытался отогнать от себя назойливых мух. Остальные члены коллегии сидели в своих креслах и спокойно наблюдали за мытарствами Липпи, – Вы прекрасно знаете, что вера и совесть мне не позволит…
– Братья! Мы почти три года сидим здесь и натыкаемся на одну и ту же стену противоречий. Это же немыслимо! – Кардинал Пьяченцы, высокий седой священник говорил хмурым низким голосом, нервно постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла, - период Sede Vacante продолжается слишком долго. Своими склоками мы только утяжеляем свою вину перед нашими прихожанами. Я заявляю, что более приемлемого кандидата, чем Архидьякон Льежа мы не найдем.
- Брату Липпи импера… то есть Господь запрещает голосовать за Брата Висконти, - со смехом произнес жизнерадостный толстяк, кардинал Бруно Феррари. Липпи вздрогнул, как от укуса змеи и с ненавистью посмотрел на него. Правила проведения выборов Папы запрещали под угрозой анафемы руководствоваться мирскими выгодами, но всем было понятно, что пока стоит мир, бескорыстность никогда не воцарит даже в таком святом деле, как выборы понтифика.
Новый тур выборов показал, что святейший трон снова некому занять. Кардинал Липпи и еще несколько его единомышленников упорно не отдавали свои голоса за отсутствующего на конклаве Теобальдо Висконти.
А на следующую ночь сон кардиналов нарушил страшный шум, и через короткое время холод пробрал их с головы до ног. Терпение добрых католиков истощилось окончательно, и они сорвали со здания кардинальского дворца крышу, подставив головы их преосвященств под холодное ноябрьское небо. Небо это было совершенно черным. Оно как-будто источало гнев на неразумных священников, осмелившихся ради личных интересов оставить без пастыря нуждающиеся стада.
Утром Липпи проснулся, дрожа от холода и страха. Всю ночь он слышал сквозь сон раскаты грома, в которых явственно слышались слова «Еретики!», «Проклинаю!», «Кара». Кто-то могучий, обладающий властью над всем сущим был рядом всю эту ночь и обрушивал свой гнев на спящих служителей веры.
Выйдя в общий зал, он убедился, что страх испытывает не только он.
- Что ты сделал с нами?!! – Брат Феррари бросился на Франческо и схватил того за грудки, - тебе мало кардинальских почестей? – Бруно уже орал, брызгая слюной в лицо своего собрата.
Да, так и есть. Каждым из кардиналов овладело нечто ужасное. Не подозрение, не уверенность – точное знание. Теперь они прокляты.
Мысль оборвалась, Феррари крепко ударил Липпи в челюсть.
- Теперь то, ты, надеюсь, порадуешь стариков к рождеству, скотина, - прошипел упавшему кардиналу Бруно. - Проголосуй правильно, иначе, клянусь Богом, я займусь тобой и твоими лизоблюдами, как колдунами, без суда инквизиции, - Липпи побледнел. Он бормотал что-то на подобии «Как ты смеешь», но Феррари его не слушал.
-Заткнись! Пойми, мне все равно, нам красные шапочки носить от силы, до вечера, а ты себе не представляешь, что можно сделать с человеком за день при помощи одной только веревки. Знаешь, кем я был раньше? Знаешь, хорошо. Не доводи проклятого бывшего инквизитора до неистовства!
Что и говорить, Папа был выбран единогласно. Коронация Григория X, в миру Теобальдо Висконти, состоялась только в марте 1273 года. Но даже после этого проклятие снято не было, как надеялись несчастные. К этому времени, все двадцать кардиналов, участвующих в избрании Папы внезапно отреклись от своего сана. А еще через три года проклятие проявило себя. Первым пропал Липпи, за ним кардинал Пьяченцы и так далее. Когда остальные поняли что к чему, они постарались затеряться в других городах, среди людей, которые не знали их в лицо. Ничего удивительного: кардиналы перестали стареть, и только в день похорон очередного Папы один из них пропадал. От проклятых больше ничего не зависело. Теперь Папы своей жизнью обрекали их на ожидание. Так, после похорон двадцатого по счету Папы, Бонифация IX, проклятие исполнилось, забрав с собой Бруно Феррари.
Auxilium

Помогая выбраться близкому, не бери палку протяни руку.

После смерти Григория-Висконти, Липпи понял: у него осталось совсем мало времени. Скорее всего, в момент погребения понтифика, все и произойдет. Сама эта мысль гнала прочь все остальные и не давала сосредоточиться на поиске спасения.
Сам он не имел ни единого шанса выжить, нужно было найти кого-нибудь, кто сможет помочь. Но кого? За эти годы, ни один священник, исповедав бывшего кардинала, не отпустил ему этот грех, а если бы даже и отпустил – вряд ли это помогло бы.
Вдруг, Липпи затрясло от волнения: есть еще одна маленькая возможность добиться успеха. Как он раньше об этом не подумал?! Алхимики! Конечно же! Никто из проклятых священников не пошел на поклон к этим колдунам и шарлатанам. И, возможно, зря.
Во всяком случае, попробовать стоит, больше никаких идей на ум не приходило.
В городе, где прятался Липпи, жил один такой чародей. Как удачно, что Франческо выбрал для обитания именно его. Этот алхимик был по гроб жизни обязан бывшему кардиналу, который много лет назад, еще, будучи приходским священником, спас маленькую дочь Александро дел Бохха (именно так звали алхимика). Позже, правда, вся его семья все равно вымерла от холеры, но еще жива была клятва, которую дал Александро: «В любой миг, только одно ваше слово, и я пойду за вами в пекло».
Теперь Липпи предстояло самому спасаться от гиены огненной. Он без труда нашел обиталище колдуна и осторожно постучал в дверь.
- Ка фсем чертям!!! – прогремело изнутри. Пшли фсе фон!!!
Да, это был Александро. Его манеру говорить не спутаешь ни с чем.
- Я попутчика в пекло ищу, - невесело откликнулся Франческо, - открывай, старый бес.
Все стихло, а затем донесся звук шагов. Это были шаги человека, который не привык быстро бегать, но сейчас очень старался.
- Синьор Липпи! – дверь уже отворилась, и показалась радостная физиономия Александро, - Фот уш ни ашитал! Та фы заходите, не стойте! О-о-о-о! - Только и протянул он, когда бледный шатающийся Липпи вошел в дом алхимика, - как фсе нихарашо!
- Еще как нехорошо, - буркнул Липпи. Комната, где они стояли, освещалась лишь несколькими слабыми бликами свечей. Они сели.
- Послушай, Бохха, - бывший кардинал вздохнул и продолжил, - ты веришь в проклятия? Нет, нет, не надо рассыпаться передо мной в заверениях о твоей твердости в вере. Не надо. Скажи, как алхимик, ты веришь?
- Д-да, - Бохха едва заметно содрогнулся, - канешна верю.
- Тогда слушай внимательно.
Пока алхимик слушал, его волосы выше и выше тянулись к потолку, а глаза делались все шире. Когда Франческо закончил свой рассказ, в комнате воцарилось молчание.
- Что ты можешь мне посоветовать? – Липпи, наконец, пристально взглянул на собеседника, - я боюсь, понимаешь. Я готов пожертвовать всем, лишь бы не умирать вот так. Готов обменяться судьбой с любым самым несчастным человеком на этом грешном свете…
- Опменяться? – вдруг оживился Александро, - как ше я сам не додумался.
Он вскочил и стал быстро бегать по комнате, что-то разыскивая. Наконец, он предстал перед бывшим кардиналом и с удовлетворенной улыбкой произнес.
- Фот! Вашмите фот это.
В его руке Липпи увидел изящный кинжал, обрамленный двумя драгоценными камнями. Не понимая зачем, он протянул руку и взялся за рукоять кинжала. Камни на нем тот час засветились красным и синим. Прежде чем Липпи успел удивиться, сознание покинуло его.
- Здесь я написал вам все, что требуется для управления кинжалом. Ха! Мы попробуем обмануть саму судьбу, представляете? – Через несколько минут, я, находясь в полной прострации, внимал самому себе о том, как надо обращаться с этим не таким уж и холодным оружием. Тот, кто был под моей личиной, сидел напротив меня и с горящими глазами объяснял мне все детали.
- И главное, запомните. Он питается радостью, лучше детской. Просто подержите его возле счастливых ребятишек немного времени, и он опять готов к работе. Делайте это не реже чем раз в год, а если вы сами будете детям приносить эту радость – тем лучше.
- Ну, харашо, а чем это все мне помошет? – прошамкал я вполне в духе Алхимика.
- Как вы не понимаете?! Проклятие протянуло к вам руку. Мы поменялись, и теперь оно схватит не вас. Это, конечно, подействует только один раз, поэтому, придется меняться каждый раз, когда угроза будет возвращаться. Да, и вы, как владелец кинжала, будете получать память своей жертвы, удобно, правда?
- Правда, - сказал я и ухмыльнулся. Вот почему я внезапно узнал несчетное количество всевозможных странных рецептов. Ну тут же, я осекся.
- Так это получается проклятие тостанет тебя?
- Синьор Липпи, - бывший колдун оскалился моей улыбкой, - помните: одно ваше слово, и я пойду в пекло. С вами или вместо вас.

Quo nomine vis vocari?
Отдай мне имя!..
- Сестра! Если мне не изменяет память, у вас живут двадцать детей, а здесь я насчитал только девятнадцать.
- Да, Франческо не смог выйти, он, знаете, очень болен, - улыбка исчезла с лица настоятельницы, - бедный мальчик, врачи говорят, что он не сегодня-завтра…
Сестра вдруг зарыдала, закрыв маленькими ладошками лицо.
- Франческо… Можно его увидеть? Я хочу сам подарить ему игрушку.
Настоятельница кивнула сквозь слезы и повела меня за собой. Там, в глубине дома, в маленькой комнате он и лежал. Глаза мальчика были закрыты, а неровное дыхание прерывалось сильным кашлем. Он спал, но едва я остановился у его кровати, глаза Франческо тут же открылись, и я содрогнулся. На вид ему было лет семь, но глаза… Эти глаза я никогда не забуду. Никогда.
- Матушка, кто это? – его вопрос потонул в кашле.
- Этот синьор захотел навестить тебя. Он привез в наш приют целый грузовик всяких игрушек и вкусностей, - она улыбалась сквозь слезы. Франческо, милый, тебе приносили лекарства?
Я все смотрел на смертельно больного ребенка и не мог отойти от него. Одна мысль все глубже и глубже врезалась мне в голову: «Не хочу, чтобы он умер! Не хочу!» Всю свою долгую жизнь я совершал добрые дела только ради себя, и плевать я хотел на других. А теперь… Теперь я понимаю, что подобно моему спасителю кинжалу, я больше не могу обходится без детской радости. И сейчас решение появилось само. Раньше, я бы и близко не подошел к мальчишке, но времена меняются, меняются и люди, даже те, которым уже за семьсот.
- Сестра, прошу вас, выйдите на минуту.
Мой тон ничем не напоминал просьбу, это было требование, и настоятельница, почему-то не стала спорить. Когда дверь за ней захлопнулась, я склонился на Франческо и вытащил свой кинжал. Он не светился, насытившийся детской радостью, а, значит, был полон сил и готов проявить свое могущество.
Кем я был? Санта Клаусом? Толстым мужчиной с седой бородой, за которым кому то удалось подглядеть, когда он опускал очередную упаковку подарков в трубу? Сколько десятилетий назад это было. Тогда толстяк получил в обмен тело и жизнь веселого юноши, долго благодарственно молился. Это не был обмен к похоронам Папы, мне просто нужны были деньги.
Или может я был неприкаянным духом, скрывающимся от неизбежного конца?
Я просто хотел жить. Санта Клаус, который всеми силами цепляется за жизнь, добрый старик без саней и оленей, без лица и без будущего. Я просто хотел жить.
- Держи, малыш, свой подарок, - я протянул мальчику кинжал, - и выздоравливай скорее. С рождеством.
Едва оказавшись в детских руках, кинжал вспыхнул, как новая звезда. Дверь в комнату распахнулась и в нее вбежала сестра-настоятельница. С открытым от изумления ртом, она наблюдала за чудом. И чудо произошло, чудо даже по моим меркам. Я не стал терять сознание, мы не поменялись с маленьким Франческо местами. Просто на лицо мальчика стал возвращаться здоровый румянец, а я…
А я тоже стал Франческо. Франческо Липпи! Тем, кем я родился более семисот лет назад и от которого я бежал все это время, за которым охотилась судьба и никак не могла изловить. Теперь меня ничего не удерживало на Земле. Кто-то жестокий и мудрый простил меня. Мое уже призрачное тело начало понемногу таять. Маленький Франческо вскочил и подбежал к настоятельнице.
- Не бойся его, матушка, он хороший, он меня спас, видишь? Он святой!
- Я последний раз посмотрел на монахиню с ребенком. Она плакала, губы ее беззвучно шевелились в заупокойной молитве. Мальчик глядел на меня и улыбался.
Когда в больших от изумления юных глазах загораются искорки счастья – от них может вспыхнуть мир и родиться новая вселенная, можете мне поверить.

Пояснения и перевод некоторых слов.

Quo nomine vis vocari? - Какое имя выбираешь себе? (Лат.)
Donum - Подарок (Лат.)
Mutatio - Обмен (Лат.)
Extra omnes! - Лишних прошу выйти вон. (Лат.)
Не посчастливилось мне узреть легендарный «пиночек» - На похоронах Льва XIII, когда гроб с его телом вставляли в отверстие одной из ниш, он застрял, и один из санпьетрини втолкнул его на место ударом сапога. Среди присутствующих находился патриарх Венеции кардинал Джузеппе Сарто (будущий Папа Римский). Он шепнул стоявшему рядом с ним монсиньору Карло Респиги:
- Ты видел? Вот чем заканчивается славный путь Папы-пиночком!
Habemus Papam! – У нас есть Папа! (Лат.)
Auxilium – Помощь (Лат.)