Дом 2 писателей

Муха некоторое время украшала своей мертвой тушкой лобовое стекло, но «дворники» решили эту проблему. Слава зевнул. В челюсти что-то убедительно щелкнуло. Затор не рассасывался уже в течение двух часов, и окончания этому мучению не предвиделось. Видимо, домой он доберется только глубокой ночью. А пока солнце еще не зашло и жарило беспощадно.. Сейчас он очень жалел, что не стал ремонтировать сломанный кондиционер. Выражение «Скупой платит дважды» приобрело смысл и ясно дало понять, что золотой фонд народных мудростей никогда не стоит недооценивать и игнорировать.
Красные огни стоящего спереди грузовика потухли - машина медленно проехала метра два и остановилась. Слава продвинул свою Хонду вперед и снова встал.
-Задолбала эта пробка, - в голосе чувствовалась безнадега человека, который понимает, что проблема, возникшая перед ним, неразрешима, и единственное, что он может сейчас делать, это ждать. Истошный звук клаксона поддержал раздраженную реплику.
По радио включили «Владимирскую Русь», что придало сложившейся ситуации совсем унылый вид. Слава закурил. Курить в такую жару, да еще и с пересохшей глоткой было неприятно, но нервная дрожь, тем не менее, слегка улеглась.
Он бросил взгляд на часы: 17:33. Надо позвонить жене, чтобы не волновалась. Слава взял мобильник. Возле маленькой антенны на экране было три палочки.
- Алло?
- Катюш, привет, это я.
- Слав, ты где? Я, между прочим, тут волнуюсь, - заплаканный капризный голос в трубке, - а тебе хоть бы что, ни ответа ни привета. Я уже бог знает что передумала за это время.
Слава раздраженно сжал зубы. Господи, ну что за сволочь! Ему и так не просто, а она своими истериками еще и масла в огонь подливает. Он мысленно досчитал до десяти. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Глубоко вдохнул.
- Извини, родная. Связь только сейчас появилась.
«Черный кофе» сменился какой-то слюняво-слащявой попсой, жующих жвачку про хлопающие ресницы. Как обычно спокойный голос (Боже, знала бы она, каких усилий это ему стоило) сделал свое дело – жена стала понемногу снижать обороты.
- Ты где?
- В пробке застрял. Тут какая-то фигня творится – совсем не двигаемся. Видимо, впереди авария серьезная. А у тебя как дела? – не дожидаясь реплики жены, Слава сменил тему разговора. Трюк тривиальный, но действенный.
- Плохо, все из рук валится. Пока убиралась, умудрилась вазу мамину разбить. Димка у Пантелеевых сегодня ночует. Я думала, приготовлю ужин, вина купила, а у тебя… у тебя пробка.
«Да я что, сам ее тут организовал?» - захотелось заорать в трубку, но Слава повторил дыхательное упражнение и спокойно ответил:
- Не расстраивайся, надеюсь, сейчас рассосется. Скоро буду.
- Во сколько?
- Думаю к двенадцати – к пол первому приеду.
- Вот так скоро! Хорошо, только не гони.
- Конечно, милая.
- Я люблю тебя!
Еле заметная пауза и:
- И я.
В телефоне послышались короткие гудки. Слава бросил телефон на пассажирское сиденье.
Зазвучал Цой. «Следи за собой». Грузовик спереди начал выруливать влево, на встречку. Машины, находившиеся справа от «фуры», тотчас же стали лезть следом. Слава увидел выставленную аварийку и, чуть поодаль, метрах в десяти, корму самосвала. Произошедшее пока было не ясно, но несомненно без жертв не обошлось. Стоявшие чуть в стороне машины МЧС, «Скорой» и ГАИ подтверждали это.
Гаишник, стоящий возле треугольника аварийного знака, направлял всех на встречную полосу. Слава, повинуясь указаниям жезла, вырулил за грузовиком. Медленно продвигаясь вслед за «фурой», он разглядывал аварию.
Впереди самосвала находился огромный рейсовый автобус, сверкающий на солнце развороченным «задом». Слава отметил довольно любопытную деталь – задняя часть синего «лопоухого» Mercedes’ а (или это Mann, они все на одно лицо, хотя актуальнее сказать «они все на одну «задницу») была ярко оранжевого цвета. Возле кабины грузовика копошились МЧСники в синих формах: видимо, пытались извлечь водителя. Картина, приближаясь, становилась все четче. В голове у Славы работала фотовспышка, которая резкими всполохами белого света фиксировала последствия аварии. Кабина самосвала (Татра, по-моему это Татра) приподнята над землей. Вспышка, и под передними колесами видны искореженные куски веселого апельсинового цвета. Из этой груды торчит колесо. Опять вспышка, и видно, что передок легковушки неопределенной марки буквально размазан об автобус. Снова вспышка, и среди трех пар ног спасателей виден предмет, которого здесь быть не должно, но он есть. На разделительной полосе лежит человеческая кисть, белые пальцы сжаты так, что кончиков не видно. Вспышка, и становится понятно, что пальцы вовсе не сжаты – первые и вторые фаланги начисто срезаны. Последняя вспышка, и виден только бок автобуса.
В динамиках раздавалось предупреждение: «Следи за собой, будь осторожен». Интересно, кто это был? Может быть, это молодой парнишка ехал со своей девчонкой куда-то. Стекла опущены, одной рукой он крутит баранку, вторая покоится на водительской двери. Парень что-то рассказывает подруге, естественно немного приукрашая, – ведь он хочет казаться круче, чем он есть. Подруга смеется: ей, наверное, плевать с Эйфелевой башни на выкрутасы своего МЧ, она любит его таким, какой он есть на самом деле. Резкий порыв ветра взвивает ее волосы, создавая на голове забавный хаос. Они смотрят друг на друга, и парень начинает смеяться. Девушка смотрит некоторое время, потом ей тоже становится смешно. Парень, просмеявшись и продолжая улыбаться, возвращает руку в салон и достает из нагрудного кармана сигарету. Левую кладет на руль, а правой щелкает прикуриватель. Проходит несколько секунд, в которые девушка пытается-таки привести прическу в порядок, для чего закрывает окно с пассажирской стороны. Раздается еле слышный щелчок, молодой человек берет в руку прикуриватель, и чуть наклонив голову влево, пытается прикурить. Внезапно он обращает внимание на тормозящий автобус впереди него. Нога автоматически перелетает с педали газа на тормоз, но уже поздно. Девушка все еще улыбается, когда машина врезается в автобус. Ее голову хлестко бьет о переднюю панель. Слышится треск раскалывающегося черепа. Парня спасает раскрывшаяся подушка безопасности, и он живет на две секунды дольше своей возлюбленной. Потом с резким визгом тормозов, легковушку подминает под себя грузовик.
Слава встряхнул головой, отгоняя от себя разыгравшиеся образы. Его воображение порой было таким наказанием.
По радио закончилась короткая реклама, и поставили то ли Несчастный случай, то ли Моральный кодекс, то ли Секрет. Дорога была свободна, и этот факт внушал призрачную надежду, что домой он попадет к полуночи. Скорость Хонда набирала осторожно, с опаской. Вид машины, превратившейся в гармошку, на некоторое время осадил прыть. Но нетерпение все же оказалось сильнее страха, и уже через полчаса спидометр стабильно показывал полторы сотни километров в час.
В девять позвонила жена. Пока Слава тормозил и съезжал на обочину (будучи водителем со стажем, он все же никогда не разговаривал по телефону на скорости), телефон перестал звенеть. Слава заглушил мотор, снял очки, слегка размял пальцами переносицу, взял телефон, вылез из машины, потянулся (при этом спина явственно хрустнула) и прикурил сигарету. Движения его были нарочито неторопливыми, словно он делал это назло яростно подмигивающему телефону, который в точности передавал настрой его благоверной. Таких настроений было ровно два: нетерпение и раздраженность было первое; второе было и полной противоположностью – нетерпеливость и раздражение. Однако оттягивать неприятный диалог было уже невозможно, и Слава нажал на кнопку вызова.
- Да, Кать!
- А что сразу ответить нельзя, я же беспокоюсь! – опять двадцать пять, - У меня сердце уже болит, а ты не можешь просто поднять трубку и сказать, что у тебя все в порядке.
- Катюш, я же за рулем был, я не мог поднять телефон, - «Оправдываюсь, словно нашкодивший ребенок». Мысль эта вызвала неимоверное раздражение:
- Твою мать! Кать, хватит уже! И так устал как собака, да еще ты тут… Пожалуйста, завязывай, а? Я скоро буду, сказал же. Обещаю к двенадцати приехать. Хорошо?
То ли тон, то ли неожиданное упоминание тещи – что-то остановило поток бессмысленных обвинений в невнимательном отношении к любимому человеку. Чтобы учесть и исправить хотя бы четверть того, что она ставит ему в укор, необходимо быть десятью личностями сразу, и не простыми смертными, а сверхтактичными, сверхпредусмотрительными (и еще много разных сверх-) личностями. Но он один, недавно отметивший свое сорокалетие, лысеющий, зрение минус четыре, явно не справлялся с возложенной на него обязанностью.
- Хорошо, Слав.
- Окей. Люблю тебя, пока.
Он отодвинул трубку, выждал пару секунд, необходимых для ответа жены, и нажал на отбой. С поворотом ключа Хонда ожила. Включив левый поворотник, Слава тронулся. По радио заиграли Чайф. Из динамиков лилась до мурашек знакомая тема:
«От старых друзей весточки нет - грустно...
А на душе от свежих газет пусто...»
Это было на третьем курсе. Слава сидел со своими друзьями Артуриком и Серегой в коридоре общаги и горланили «Ой-ё» на весь этаж: Слава – гитара, вокал, Артур – вокал, Серега – невнятное бормотание. Выпито было уже немало, и расходиться никто не хотел. Именно тогда появилась Катя. Она вышла из общего умывальника: на плече полотенце, в руках паста, щетка и мыльница, на лице милая улыбка, способная растопить даже сердце закоренелого циника. Слава поднял глаза, их взгляды нечаянно пересеклись, и… пришлось вместо слов некоторое время мычать, так как слова в мгновение ока вылетели из головы. Катя рассмеялась. В тот день они не познакомились, но их знакомство уже было предопределено. Звучит как романтическая чушь с неизменным окончанием: «И жили они долго и счастливо». Да «долго», но далеко не «счастливо». За восемнадцать лет совместной жизни их «счастливо» окончательно растерялось. Осталась только женщина, склонная к истерикам и жалобам, и мужчина, который от сочувствия плавно перешел к равнодушию. Димка был сдерживающим фактором. Он помогал обоим родителям мириться с неудавшимся браком. И, может быть, лень. Лень что-то менять, что-то начинать. Они обросли вещами и знакомствами. Их жизнь получила комфорт, о котором они голодными студентами когда-то мечтали, но комфорт вытеснил близость. И вот теперь…
Чайф сменила какая-то незнакомая группа, меланхоличные сопляки из молодых. На спидометре было 150, на часах - 21:07, настроение -0. Солнце почти зашло. Какое-то неприятное ощущение понемногу овладевало Славой. Ощущение, которое твердит тебе: «Должно произойти что-то нехорошее». Иногда такое бывает: словно кости стали мягче, а в пальцах появилась легкая дрожь, не лишенная некоторой приятности. Что-то среднее между предэкзаменационным мандражом и диким желанием покурить.
Это все жена со своими истериками. Она считает, что, постоянно напоминая о себе, сделает себя более важной для него, более любимой. А на деле происходит совершенно противоположное: появляется воз и маленькая тележка уважительных поводов задерживаться на работе, часто выходить из дома покурить. Чем больше она давит собой, тем меньше отдачи она получает. Вот такая загогулина получается, как говаривал один небезызвестный комический персонаж.
Справа и слева к асфальту вплотную подступил темный сосновый бор, превратив двухполосную дорогу в одноколейку. Славе никогда не нравилось это место: каждый раз перед ним возникает какой-нибудь тихоход. Вот и сейчас пришлось скинуть скорость: перед ним неторопливо плыла громадина автопоезда.
Ленинград. Заводная песенка. Слава, сам того не желая, начал подпевать:
«Вы хочите песен, их есть у меня…
Я переору любого соловья…»
Через минуту он уже горланил на всю машину так, что соловей действительно бы на этом фоне смотрелся блекло.
«Фура» начала утомлять своими шестьюдесятью в час. На встречке никого, обзор хороший. Слава вдавил педаль газа в пол. Когда расстояние между ним и грузовиком сократилось до 10-15 метров, с ярко-красным блеском появились стоп-сигналы. Пытаться останавливать Хонду было бессмысленно. Единственная мысль мелькнула в голове Славы: «Вот так все и бывает».
Славино тело отреагировало с поразительной и практически нереальной скоростью: руки плавно повернули руль влево, ровно настолько, чтобы пройти в каких-то миллиметрах от бампера «фуры», и при этом не кувыркнуться. Хонда вылетела на встречку, а затем, когда длинная туша автопоезда промелькнула мимо, свернула на свою полосу. Через полкилометра Слава остановил машину на обочине и заглушил двигатель. Открыл дверь и, продолжая держаться за нее, вышел. Фура, которая несколько секунд назад чуть не подложила свинью его потенциальной вдове, приближалась со скоростью в те же 60 километров. Лицо водителя было отчетливо видно: одутловатые, небритые щеки, дырка рта с опущенными вниз кончиками губ, мелкие поросячьи глазки, смотрящие перед собой холодно и колюче, копна черных с проседью волос. На правой скуле было похожее на старый ожог бледно-фиолетовое пятно. Слава подумал, что неплохо бы набить морду этому ублюдку, но мысль была какая-то вялая, не подталкивающая к активным действиям. Дальнобойщик мельком взглянул на Славу. Господи, молоко свернется от такого взгляда. Словно двустволка, из темных отверстий которой смотрит сама Смерть…
Твою то в душу. Что за лирика? Обычный шоферила, похожий на свина, которому без разницы, что он причинил тебе какое-то неудобство.
Машина удалялась, оставив за собой едкий запах сгоревшей солярки и клубы пыли. Из салона Хонды доносились вопли все того же Шнура. Поразительно, такое ощущение, что прошло минут десять, а на деле – максимум минута-полторы. Слава сел обратно в машину. Руки дрожали. Сигарета из пачки никак не хотела вылезать, тогда Слава просто высыпал все, что оставалось в пачке, на сиденье. Вместе с сигаретами высыпались мелкие листики табака, которые тут же разметало по салону. Прикуривая, Слава чудом не обжег себе ладонь. Он поднял голову вверх и выпустил густой дым в потолок.
Среагируй он чуть позже, наверняка был бы уже мертв. Господи, так близко. Всегда думаешь, что смерть где-то еще, что уж тебя она точно обойдет. А тут буквально выскочила перед тобой: «Пойдем, дружок, твоя очередь. Достаточно ты потоптал землю». Он мог бы сейчас лежать в искореженной консервной банке, создавая еще одну пробку. А жена… Он бы даже не извинился перед ней. За то, что вел себя, как последняя сволочь.
Внезапно самым важным в его жизни стал звонок Кате. Он должен извиниться. Слава выключил радио, на котором снова крутили какую-то рекламу, и взял в руки мобильник. Руки уже не дрожали, но от спешки пальцы не попадали туда, куда следовало. Наконец пошел вызов. Слава сделал глубокую затяжку горького дыма.
- Да? – спокойный голос. Немного странный.
- Катюш, это я.
- Да, Слав, – видимо дуется. Голос ровный, даже скорее равнодушный.
- Катюш, прости меня, я не должен был орать. Это все…- опять на ум пришли только детские оправдания, которые Слава зарубил на корню, - я мудак, ты там сидишь - волнуешься за меня, а я крик поднимаю. Извини меня, угу?
- Конечно, Слав. Только давай уже приезжай скорее, ладно?
Через час совсем стемнело. Славе всегда нравилось ехать вот так, в темноте с включенными фарами, когда дорога словно рождается перед ним, километр за километром. Нравилось, потому что с каждой минутой в нем росло чувство приближающегося дома. Так он всегда себя чувствовал в детстве, когда вместе с папой и мамой на их «пятерке» он возвращался из пионерлагеря – сладкое ощущение умиротворения и покоя. И как бы он не избегал своей жены, она была частью его дома – частью неотъемлемой и важной.
Но сейчас этого чувства не возникало. То ли разговор с женой, то ли воспоминание о чудом не случившейся аварии – какой-то неприятный осадок осел горечью в горле, мешал насладиться моментом. Он что-то забыл. Он что-то обещал, но не выполнил. Эта полубессознательная мысль забралась куда-то на периферию мозга и не давала покоя своим зудом.
Слава автоматически включил правый поворотник и остановился напротив светофора. Он здесь проезжал сотни раз, знал буквально каждую кочку. Так почему он никак не может успокоиться? Что не так, что он забыл? Все было то же и так же. Дорога, уютный свет фар, чистое звездное ночное небо, луна…
Слава взглянул вверх и еле сдержал крик. Полная луна висела прямо напротив него и, словно огромный глаз, следила за ним. Она отливала мертвенно-зеленым цветом. Однажды в детстве, он видел, как из озера багром доставали труп какого-то мужчины: распухший как барабан, местами окутанный водорослями, с выпученными до предела мертвыми глазами. Слава полгода не мог нормально спать – как только он закрывал глаза, перед ним возникало это безвольное позеленевшее тело. Позже, когда череда кошмаров минула, он старался не вспоминать этот эпизод настолько сильно, что через некоторое время начисто забыл о последнем. И вот теперь луна моментально возродила в памяти те ужасные минуты. Своим цветом она напоминала утопленника, долгое время пробывшего в воде.
Слава закрыл глаза и начал считать до десяти. Этот прием всегда помогал ему в тяжелые минуты – помог и сейчас. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Глубокий вдох, и вновь открыл глаза.
А-а-а, мать твою. Слава рассмеялся. Нервным, неуверенным смехом. На верхней части лобового стекла Хонды была наклеена солнцезащитная полоска, сквозь которую луна и приобрела свой новый зловещий оттенок. Через обычное стекло она была нормального серо-белого цвета.
В фильмах ужасов, которые Слава просто обожал, если герою было предначертано попасть в какую-либо беду, то сначала он проходил через пытку разных предзнаменований: треска веток от неожиданного порыва ветра, внезапно выскочившей, словно из ниоткуда, собаки, тихо подкравшегося почему-то сзади друга. Саспенсбляхамуха – было Славино определение данной особенности второсортных (и не только) хорроров. Катя всегда хохотала, услышав этот «термин», потому что Слава при этом придавал своему лицу и голосу соответствующее торжественно-идиотское выражение. Они любили вместе валяться под одеялом и, высунув носы, смотреть «ужастики» - это были моменты, когда все ссоры и взаимные претензии забывались. Теперь Слава сам оказался в подобной ситуации: глупые совпадения, которые его мозг моментально увязывал с чуть не случившейся бедой, казались своеобразным предупреждением.
Светофор между тем сменил красный свет на зеленый и, когда Слава вспомнил, что нужно ехать дальше, замигал.
-А, черт! – Слава сосредоточенно стал ждать зеленый свет. Включил радио.
«…Ведь это раньше мож-но бы-ло просто улыбаться…»
Агата Кристи. Исключительно тоскливая вещичка. И явно не для ротации на радио. Неужели им поставить больше нечего. Лучше в тишине.
В двадцать минут двенадцатого Хонда въехала в город. Ощущение, что что-то не сделано, выросло до размеров легкой паранойи. Что и кому он обещал? - вопрос пульсом бился в мозгу. Через пятнадцать минут он будет дома, и все будет нормально.
Пробираясь по закоулкам частного сектора, Слава поразился, насколько непривычно пустынны были улочки. Освещенные окна попадались только изредка, словно время было не около полуночи, а часов пять утра, когда только-только просыпаются на работу первые соседи. Слава даже взглянул на автомобильные часы, чтобы удостоверится, что сейчас еще не утро. Нет. 23:31. Пот выступил на лице, несмотря на прохладный ветерок. Что-то не так. И что-то серьезно не так. Он что-то забыл. Он не выполнил обещание, и вот теперь все не так, как должно быть.
Увидев свой дом, Слава понял: что-то случилось с женой. Он нажал на педаль газа и рванул вперед, хотя до его забора было каких-то метров пятьдесят. Резко затормозив перед калиткой, Слава выскочил из машины и нажал на звонок. Где-то в глубине дома раздалась птичья трель. Ждать ответа не имело смысла, ведь его жена лежала сейчас либо мертвая, либо в бессознательном состоянии. Слава начал дергать за ручку, но через секунду перестал, так как над входной дверью загорелся свет, и тут же дверь открылась.
Это была Катя: живая и здоровая, немного заплаканная, но в целом спокойная. Такое ощущение, как будто он не видел ее целую вечность, хотя расстались они только позавчера утром. Она была одета в розовый шелковый халат, тот самый, который он так любил развязывать зубами. На ногах были ее любимые красные тапочки. Ее светлые длинные волосы были распущены. С ней все в порядке, слава Богу. Облегчение было настолько сильным, что Славино лицо расплылось в широкой улыбке.
Как только Катя открыла калитку, она в тот же миг попала в крепкие объятья мужа.
- Что такое, родной? Что случилось?
- Ничего, Катюш, ничего. Теперь все в порядке.
Они вдвоем двинулись к дому: она - слегка кутаясь, потому что вечер принес с собой прохладу, он – крепко прижимая к себе жену. Все хорошо. Он дома. Беспокоиться не о чем. Завтра с утра все будет выглядеть иначе. Не будет этого свербящего чувства, что что-то не доделано. Надо просто лечь поспать. Голова раскалывается, словно с похмелья. И все тело ломит.
- Катюш, я, наверное, спать пойду.
- А как же ужин?
- Не могу, родная, голова очень болит.
Через двадцать минут, раздевшийся и умывшийся, Слава лежал в постели. Жена сидела возле него и поглаживала его по груди. Славины глаза понемногу закрывались, наливаясь свинцом, и Катя расплывалась.
- Ты как себя чувствуешь? – словно в тумане услышал Слава.
- Хреново, но завтра пройдет.
- Ты в порядке?
«Блин, а с первого раза не понятно?» - лениво проплыл в голове вопрос.
- Родной, ты в порядке?
«Я что, уже сплю?» Голос жены погрубел, стал сиплым, словно она была заядлой курильщицей. Слава открыл глаза. Жена смотрела на него как-то странно.
Он и не замечал, что у нее такие некрасивые глаза. Они были словно…
«Поросячьи. Мелкие поросячьи глазки».
Еще до того, как жена повторила вопрос, Слава все понял. Понял, что он обещал, и чего не выполнил.
- Брат, ты в порядке?
Катя провела своей пухлой грязной ладонью по коротким черным, с проседью, волосам.
- Мужик, скажи что-нибудь, ну, давай.
Слава не мог пошевелиться. Он лежал на безобразно жесткой кровати и не мог пошевелиться. Ему хотелось остаться дома, чтобы никто не нарушал его покоя, но этот ублюдок начал трясти его.
- Мать твою, не помирай, дыши.
Пятно на правой скуле того, что только что было Катей, горело огнем на фоне побледневшего лица.
И перед тем как из поля зрения окончательно пропала спальня, захламленная стеклянной крошкой и покореженными кусками железа и пластика от Хонды, Слава успел мысленно сказать Кате: «Прости, родная, что не приехал».
Раз, два, три, четыре…